Осторожно, писатели! [сборник] - Коллектив авторов

За окном медленно падал снег.

Глава Правительства по привычке поднялся с места, когда как всегда спокойный и важный Президент вошёл в кабинет, остановился на пороге, заложив руки за спину, оглядел комнату, затем прошествовал к столу и грузно опустился в кресло.

«Остановился на пороге, — с тревогой подумал Глава Правительства, — это неспроста».

Глава Правительства осторожно кашлянул.

— Доброе утро, господин Президент, — сказал он.

— Доброе, — кивнул Президент, — утро доброе.

На этом разговор сошёл на нет к немалой досаде Главы Правительства, которому не терпелось узнать… Но не мог же он спросить напрямую…

— Как у вас дела, господин Президент?

— Что значит — как дела? Дела как обычно, дела, как всегда, дела…

— Господин Президент, — снова кашлянул Глава Правительства.

— Что?

— Вы… Говорят, от нас уходите, господин Президент…

— Куда ухожу? — не понял Президент.

— Это… На пенсию, говорят, уходите.

— Зачем ухожу? — снова не понял Президент.

— Устали вы, говорят, уходите…

— Кто это говорит? — Президент наконец поднял голову.

— Да все говорят. Секретари, министры…

— Мало ли что говорят, — равнодушно протянул Президент, — вы больше слухам верьте…

— Вы совершенно правы, господин Президент.

«Тоже мне, придумают, — думал про себя Президент. — Я ухожу… Надо же было догадаться! И кто сказал? Глава Правительства сказал! Глава Правительства — птица важная… Попусту говорить не будет. Все говорят — секретари, министры… Что же это, в самом деле? Я ведь ничего такого не говорил. А если говорил? Или подписывал? На прошлой неделе я вот так про соглашение с Францией забыл. Нет, тут что‑то неспроста… Забывать я всё начал… Старею…»

В новогоднюю ночь на столе у Нехрюхиных был не только чай с мармеладом, но и видавший виды гриль, марокканские апельсины, и темнела на блюде копчёная колбаса, и зеленела в углу уже откупоренная бутылка шампанского, и слабо светилась в блеске свечи красная икра, и торжественно возвышался торт, и кот Жмурик, лениво жмурясь, поглядывал на минтая горячего копчения. Дед Митрий держал в руках бокал, Владик, нервно перебирая вилки, смотрел на экран, где за новогодним столом на фоне наряженной ёлки Президент всенародно объявлял:

— Я устал… Я ухожу…

— Дела‑а, — вздыхал Владик.

— Видал, видал! — баба Маня набросилась на мужа — Ну не права я была разве? Не права?

— Права, права, — успокоил её дед, — ты, жена, всегда права…

Павел Черкашин, г. Ханты‑Мансийск, ХМАО — Югра

Баба Каша

Эх, ну что за человек эта баба Каша! Мировой! Чего она только не знает. Целый учебник запросто можно написать с её слов по истории села Каменка двадцатого века. И к тому же очень гостеприимная. Без лишних расспросов провела в дом, усадила и твёрдо заверила, что сейчас же обязательно обо всём расскажет, мол, жизнь у неё на разные случаи богатая была. За семьдесят девять лет всякое бывало. Села рядом на табурет и неторопливо начала.

— Отец‑то мой, беда — рано помер, в двадцать восьмом году, от тубуркулёзу скончался. Мне тады только тринадцать лет было. Одна я у матери осталась одинёшенька. И не училась совсем.

— А что ж так?

— А кады?! Всё водиться с кем‑нибудь из мальцов деревенских надоть было. С одним, бывало, только вывожусь, а уж другой голосит благим матом.

А кады в Каменке коммуна образовалась, мы с мамой наипервейшие на пару пошли записываться. Сузнательные! Нынче‑то всё совсем не так. Где же! Царь раньше так не жил, как теперь некоторы проныры. Всё тянут, тащат. Кажный день воруют, деньгу копят. А всё им мало. Не‑ет, не было раньше такого. Хоть держи‑ка нож да режь меня — не припомню такого нахальства бесстыжего. Мне энто беда как не нравится, чуешь?!

А в колхозе‑то меня, слышь, только «правдой» звали. Никак иначе. Всегда за неё стояла. Справедливость во всём любила. Кажный день не ленилась, ходила проверяла тока, конюшни, не наведались ли туды жулики каки. Колхоз‑то у нас назывался «Заветы Ленина», вот я его заветы и выполняла.

Росла, помню, не по годам. Сама иногда беда дивилась энтому. Развитие и соображение у меня хорошее было, а сейчас толку совсем нету. Беспельтюк — одним словом. По одному делу, быват, по десять раз хожу. А в селе вообще стараюсь как можно реже показываться, только до магазину. У меня ведь и надеть даже теперя нечего, поизносилася вся, поизремкалася. Хоть на огород пугалом ставь! Да и к тому ж, до сих пор корят меня некоторые за мою правду‑то.

— А потом что же, так и не представилось возможности учиться, когда подросли?

— Не‑е‑е, всю жизню робила. Напропалую. Хотя… и праздники у нас тож, конечно, были. А то подумашь ещё ненароком, что в Каменке сплошь горемыки да лихоимцы подобрались. Нетушки, брат! Не всё же бедовать да горевать. Веселиться от души мы тоже умели и гадать. Вечёрки бывали часто.

А гадали‑то у нас так. Соберутся как‑нибудь девки, пойдут ночью к старой кузнице на краю села голоса слушать. Дверь там была давно уже без петель, её просто прислонят к проходу, и всё. А сами падут на коленки и слушают, кому и что в тишине померещится, глаза в теметь непроглядну таращат. Но без приключений тоже не обходилось.

Однажды парни, видать, прознали, в каку ночь туды девки пойдут, и раньше их в кузню прибежали. Затаились, испугать решили. Пришли девчата, ни о чём не догадываются, сели на колени прямо за дверью. А парни энтого не знали, думали, что они дальше отойдут, и опрокинули тесовую дверь внутрь кузницы, чтобы испугать. А дверь‑то прямо девчонкам на пятки упала. Ох, и крику среди ночи было! Все собаки в Каменке взлаяли. Половина села проснулась. Парням тогда беда сильно досталось, здорово девчонкам ноги зашибли, те, наверно, с месяц ходили, как старые гусыни.

А ещё иначе гадают. Молодые девчата захотят, к примеру, узнать, каким у них муж будет, соберутся опять‑таки глубокой ночью и идут в чью‑нибудь стайку баранов за мужское место ловить. Како это место у барана попадётся — тако и у мужа её будет.

Большо — так большо, а маленько, так не обессудь, сама выбрала. И опять же один парень как‑то прознал, в каку они стайку пойдут, пробрался вечером, разделся догола и спрятался меж баранов. Ой, смех! А девки что? Пришли, выбирать, щупать стали. Одна‑то из них у энтого парня между ног и ухватила. Сперва‑то не сообразила: «У‑у, какой добрый попался!» — говорит, а парень, не будь дурак, молчком развернулся в темноте и обхватил её крепко. Даже поцеловать успел да потилискать, где надоть. Ох, как она завизжала! Всех овец вусмерть перепугала. Как‑то вырвалась потом от парня, и все убежали без оглядки.

Девчонки над ней потом долго подсмеивались: «Ну как, хороший барашек попался?!» Пока та замуж не вышла. А так судьба распорядилась, что она именно за энтого парня и вышла, за «барашка» свого. И не покаялась. Видать, и правда, «добрый» попался, четырёх детишек настрогал. Вот ведь как в жизни бывает.

А хошь, я тебя свежей простокишей (простоквашей) угощу с вареньем? Клубничным! Ты его туды намешай. Оченно вкусно! Прям как городска коктэля получатся. Я сама так кажный день пью, мне беда как нравится. А потом я тебе ещё что‑нибудь интересное расскажу…

С бабой Кашей можно разговаривать бесконечно долго. Кстати, на самом деле её зовут Клавдия Ивановна. А бабой Кашей её сначала принялись звать маленькие ребятишки, которые не могли выговорить имя Клаша. А вслед за ребятнёй и всё село постепенно подхватило и стало величать Клавдию Ивановну бабой Кашей, приклеилось крепко, навсегда.

Евгения Шамина, г. Томск

Муки творчества

Наконец‑то я смогу порисовать, ибо лето и свободного времени много. Может, мольберт взять? Нет. Это неудобно, стоять посреди комнаты, скрючившись… Обойдёмся обычным столом. Где у нас листочек? Акварельный, между прочим, специальный. Ага, вот он. Чертим рамочку. Хотя зачем? Не на уроке же! Ладно, без рамки так без рамки. Теперь другой вопрос: что рисовать? А нарисуем… домик. Да, домик на берегу речки.

«Ну какой домик, — возникло внутри сознания, — ты же не в детском саду!»

— Какая тебе разница? Что хочу, то и рисую!

— Как‑то всё слишком просто, — заявил со стены портрет Сальвадора Дали. — Где фантазия? Где мысль?

«Вот‑вот», — согласился голос.

— Отстаньте, — я прочертила линию горизонта и принялась рисовать домик.

«А где перспектива? — опять встрял голос. — Ближнее больше, дальнее меньше, это даже ребёнок знает! Чему тебя в твоей «художке» учили?»

— Нет в тебе искры таланта, — сокрушался Сальвадор.

«Да глупая она просто!» — заметил голос.

— Отвяжись.

«Не отвяжусь, мне за тебя стыдно перед мастером!»